Если подумать — наивные люди. Никакого убежища предоставлять беглецам местные не будут. Мы для них вряд ли чем-то отличаемся от прочих дикарей, нахлынувших из-за Врат или находящихся за границей благословенных земель. Во всяком случае, заинтересованности в лишних людях они явно не испытывают. Да и ссориться с нашими властями им также не с руки.
Затеряться здесь тоже вряд ли возможно. Чем более развито государство, тем больше оно опутывает своих граждан всевозможными документами. А будет это паспорт или какое иное удостоверение — разницы нет. Попробуйте объявиться на моей родине или у наших идеологических противников, не имея на то легальных прав!
Плюс полное незнание языка и местных правил. Тут сразу поневоле обратят на вас внимание. Вся разница — что положено по местным законам за подобную попытку вторжения.
По той же причине весьма проблематично взглянуть хоть одним глазком на здешнюю столицу или иной город. Я уже не говорю о каких-то покупках, ведь нам до сих пор не сообщили, есть ли здесь деньги или какие иные средства, по которым граждане получают причитающиеся им блага. Однако порою людям свойственно терять голову, и в этот момент не думается обо всех последствиях, равно как и о том, что выигрыша не будет даже при самом благоприятном раскладе.
Самое обидное — из-за двух идиотов может пострадать весь полк. Особисты теперь поневоле утроят бдительность, и все наши возможные увольнительные легко накроются медным тазом. В итоге весь этот иной мир рискует сузиться для нас до все тех же осточертевших кишлаков и прочих прелестей, которых нам хватало без всяких переносов за Врата.
В этом смысле я и сделал объявление своей роте. С пояснениями, как и почему, и с напоминанием о присяге.
Бойцы, надеюсь, поняли. Мне было жаль этих славных ребят, чье положение здесь было еще хуже нашего. Если по части вырваться в увольнительную наши шансы были почти одинаковыми, то в остальном нас ждала все та же война, а у них не было ни малейшей отдушины. Мы хоть самогон могли гнать. Они же лишены даже чарса, последней крохотной радости солдата.
Нет, я не одобрял подобного рода расслаблений, но, как и все мои товарищи, понимал другое: в нечеловеческих условиях человеку необходима хоть какая-то разрядка, иначе крыша просто поедет. Потому и смотрел на некоторые проделки сквозь пальцы, лишь бы они не влияли на службу.
Могли бы хоть наркомовские ввести, а то получается какой-то абсурд: жизнь за родину ты отдать обязан, но выпить при этом — ни-ни. Разве что сумеешь прикупить у местных целлофановый пакет шаропа, куда вмещается ровно стакан откровенной гадости.
Но дай солдату поблажку, и он сядет тебе на шею. Поэтому я был вынужден не обращать внимания и в то же время пресекать, едва бойцы наглели и переходили определенную грань.
— Все понятно?
— Товарищ старший лейтенант, так будут увольнительные или нет?
— Думаю, да. Если больше не будете повторять откровенные глупости, — сам я был в этом не уверен, однако хотелось как-то поддержать ребят. Им ведь скоро в бой, хотя они еще не знают о подобной перспективе.
Или — знают? Солдатский телеграф разносит новости быстро.
— Все. Разойтись! Отбой!
Я машинально взглянул на часы. Спать оставалось минут восемьдесят.
Черт бы побрал этих беглецов!
57
Последующие дни были плотно заняты делами. Даже находись ученые в лагере, не знаю, удалось бы найти время для визита к Дарье или сил, чтобы пожалеть перед сном о невозможности встречи?
Насчет сил — преувеличение. Мы еще сидели по ночам, болтали о том о сем, строили догадки…
Вечером третьего дня прошло последнее совещание у полкача.
— Мы до сих пор не знаем о точном составе банды и ее вооружении, — подполковник едва удержался, чтобы не выматериться в адрес нынешних друзей, которые мало того что спихнули на нас свои проблемы, но даже разведку провести не удосужились. — Однако минная опасность существует. Потому соблюдать крайнюю осторожность. Правительство Элосты официально заявило — его подданных в городе быть не может, и все, кого мы там обнаружим, являются врагами. Желательно захватить пленных, однако в первую очередь — беречь своих людей. Прочесывание вести пешим порядком, прикрывая друг друга. При сопротивлении открывать огонь. Постоянно держать связь. Не пропускать ни одного дома. Районы действия рот…
Я старательно отметил на карте свой участок. Хорош он или плох, сказать невозможно. Тут уж что досталось…
— Корректировщики, — полкач переглянулся с начартом и принялся перечислять, кто из артиллеристов и с кем пойдет в город.
Мне опять выпало идти вместе с Тенсино, чему я был только рад. Всегда приятно иметь рядом доброго приятеля, тем более когда убежден в его профессиональных качествах.
— Авианаводчики…
Мне вновь повезло. Со мной шел Долгушин, уже знакомый по предыдущей вылазке.
— Медицина… — поворот к полковому эскулапу, а далее перечень фельдшеров, идущих с нами, и определение места, где будет развернут полковой медпункт.
Никакой самодеятельности. Все должно быть учтено и предусмотрено. Вплоть до доставки возможных раненых и пополнения боекомплекта, если в последнем возникнет нужда.
— Я прекрасно знаю манеру некоторых товарищей офицеров смотреть сквозь пальцы на средства защиты, — подполковник обвел зал суровым взором. — Так вот. Довожу до вашего сведения: если в горах это терпимо, то здесь приказываю каждому офицеру и прапорщику лично проследить, чтобы каждый боец был в бронежилете и каске. Потаскают, может, кому жизнь спасет. Приказ понят? И чтобы сами не бравировали, а показывали солдатикам пример! Наши ученые в заботе о людях…
Достаточно было приказа, но полкач распинался еще добрых пять минут, и сидящий рядом со мной Плужников стал откровенно подремывать. От дяди Саши слегка попахивало брагой, но к этому все настолько привыкли, что махнули на сапера рукой. Главное — он делал дело, да и дело его было из самых опасных.
Николаич замолк и покосился на свой штаб: не забыл ли он чего? Замполит принялся что-то шептать, и полкач кивнул.
— Теперь политработники. Комсорг пойдет с первым батальоном.
— Я всегда хожу с первым батальоном, товарищ подполковник! — бодро и не к месту вскочил подтянутый капитан.
— Молодец, дурак! — прокомментировал на весь зал дядя Саша.
Все рассмеялись.
— Капитан Плужников! — отреагировал полкач. — Еще одно замечание, и я буду вынужден объявить вам выговор с занесением в личное дело!
Он явно хотел сказать — выгоню вас с совещания, однако саперам в грядущем деле была отведена не последняя роль.
— Пропагандист пойдет со вторым батальоном, — Николаич опасливо покосился на дядю Сашу, но тот лишь обиженно сопел.
— Парторг останется на КП полка, — уже увереннее закончил полкач. — Какие-нибудь вопросы есть, товарищи офицеры?
Легкий гомон известил, что всем все ясно. По крайней мере, в части планирования и распределения ролей.
— Разрешите, товарищ подполковник? — встал дядя Саша.
— Слушаю вас, товарищ капитан.
— Товарищ подполковник, — Плужников всем своим видом изображал смертельную обиду. — Я не понял, почему всем дополнительно дали политработников, а мне нет? Чем я хуже остальных? Мне как раз идейный человек нужен на первую машину.
Первая машина шла с противоминным тралом, и каждая мина на дороге была ее.
— Товарищ капитан! — полкач едва не сорвался на праведный крик. — Выйти из зала!
— Слушаюсь! — но обида на лице Плужникова сохранилась.
— Дядя Саша, зачем нарываешься? — спросил я, выходя вслед за ним на остывающий вечерний воздух.
— Задолбали уже эти идейные прохвосты! — выругался капитан. — Плюнуть некуда — везде в замполита попадешь! Еще жить учат! А ходят как — с виду на офицеров похожи. Погоны, звездочки! Тьфу!
— Но, дядя Саша…
— Пойдем лучше, примем немного, — предложил мне сапер. — Время пока есть…
— Не хочется. Завтра тяжелый день, — напомнил я.
— Брось! На марше выспишься. Нам еще часов пять выдвигаться, не меньше.
— Все равно не хочу. Да и с ротой побыть надо, задачи взводным поставить.
— Как знаешь, — не стал настаивать капитан. — Хотя и зря. Когда еще удастся?
— После операции. — Уверенности, что мы переживем ее, не было, однако надо всегда рассчитывать на лучшее. Идти в бой с похоронным настроением — последнее дело.
— Странно устроен мир, — дядя Саша прикурил и выпустил клуб дыма, словно был не советским офицером, а огнедышащим драконом из сказок. — Ученый люд сейчас в кабинетах сидит, труды местных Архимедов и Эдисонов изучает, а мы к какому-то заброшенному городу идем. Стоило ли забираться в такую даль, чтобы повоевать, словно на Земле для такой забавы уже и места нет?
